Леонид Латынин

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Как хорошо, что смерти нет,
И прах всего лишь прах,
Накинь на сон мой легкий плед
На четырех ветрах.

Свяжи из пряжи нежных слов
Воздушное аминь,
И извлеки из детских снов
Другого неба синь.

И память прошлую развей
По всей земной глуши,
И не забудь любви моей
Об этом напиши,

Как обнимал ночной залив,
Как плыл волне в упор,
Как был в полночный час красив
Туманный абрис гор.

Еще о том, что плеч покат
Пронзительно был бел.
И что вернуться к ней назад
Мой грешный Бог велел.

Разлив времен захватывает сушу,
Былые судьбы превращая в жмых.
И бедные закладывают душу,
Последнее сокровище живых.

Дымят заводы около Урала,
Туземцы бурно мельтешат в кремле,
Пришедшие с Чукотки и Ямала
И прочих жирных житниц на земле.

Играйте, дети, в голубые фишки,
Придуманные задолго до вас,
Энергии минутные излишки
Нуждаются в эпохе напоказ.

А в синем небе копошится драма,
Все свершено до самых малых йот,
В свой новый век империя упрямо
По их костям, хрустя, переползет.

7 марта 2003
 

      Коктебель. Море. Юле - шесть. Первые попытки плавать. Получается  пока  только с ластами. Ласты пластмассовые. Решили в бухты идти пешком по берегу моря. Раннее утро. Вышли, миновали поселок, заброшенные каменоломни, в которых когда- то добывали голубовато- зеленый камень трасс. Добыли под метелку. Забыли. (Успех — Процветание — Руины — будничная модель империй, народов, цивилизаций, персонажей...) Дошли до «Лягушачей бухты», прозрачнейшая вода, галька, рыбы и водоросли на дне, так хочется остаться в глубине и не всплывать. Душа там чувствует себя дома :) Но пора и в «Сердоликовую бухту» -  уже по скале , по самому краю,  а потом только вплавь. Вон за огромным камнем и она. Договорились с Юлей (она шустро шла первая, мы с Аллой следом) что подождет, наденем ласты, одна у нее надломилась накануне. Поплыву рядом. Заходим за край поворота и видим, что ребенок уже отплыл метров 30. Не успеваю надеть ласты, бросаюсь в воду, пытаюсь ее догнать (надломленная ласта, 6 лет, волны, море), догоняю только где-то у самого берега, ничего не случилось,  но что- то у меня тогда перемкнуло в органе страха бессилия, пока я пытался ее догнать.
Это было наваждение.
Но это наваждение не оставляет меня до сих пор. Над сорокаметровой (так помнит ю) глубиной плывет без оглядки ребенок со сломанной ластой, и я - беспомощен со всем своим десятиборьем и боксом в тяжелом весе.
Очень похожа эта модель на нынешню ее и мою жизнь. Нечеловеческий риск, и я ничего не могу сделать. Только любить и жить в страхе за эту высокую уникальную жизнь среди социальных землетрясений, войн и сгущающейся слепой человеческой и нечеловеческой ненависти нынешних племен.
Сегодня у Юлии Леонидовны Латыниной День Рождения. Я поздравляю тебя, мой Родной Человек, с этим будничным днем. Вот твои несколько фотографий, накопившиеся в семейном архиве за пеструю жизнь. Здесь твои деды, рожденные в разных углах России— Николай Васильевич Бочаров (из Александрова) , Александр Митрофанович Латынин ( Белогородчина), Татьяна Яковлевна Лямина- Баранова из Можайска,   Ядвига Климентьевна Климович, полька из Латгалии, и замечательные люди немногие из твоих многочисленных собеседников, учителей и и друзей. (Их много, гораздо больше чем
бюджетных и добровольных ненавистников, не прощающих тебе высочайший, уникальный интеллект и свободу от стад всех мастей).



Ядвига Климович, Генрих Бочаров, Алла Латынина (Бочарова), Николай Бочаров








 

А пошли вы с вашими - войнами - войнушками,
С золотыми фиксами, с заводными пушками,

Да канканом чепорным дохлой демократии,
Кто куда, но лучше бы к этой нашей матери.

Что меня стращаете вашими засадами,
Метлами и вилами, морами и гладами,

На часах песочных вечности крупицы,
Мне бы ежли выпало, да до дна напиться,

Да еще бы бабу, краше нет на свете,
И впридачу к бабе - хорошо бы дети.

С переменой климата тоже надоели,
Хуже чем с ракетами на аршин до цели.

Наливаю горькую , запиваю сладкою
Жизнь почти счастливую но по сути гадкую.

30 августа 2014

Где то ангел мой летает,
Невидим и невредим,
То явИтся то растает,
Как в далеком небе дым.

Вот легли на землю росы,
Пожелтели листья вдруг,
И летят, наги и босы,
Мимо пальцев наших рук.

В небе потухи погасли,
В роще зябнет соловей,
И Христос приходит в ясли
В чреве матери своей.

Далеко еще до века,
До небожьего суда,
Это время человека,
Заглянувшего сюда.

Где неловкие обряды,
Только сумрак, мало тьмы.
Где еще мы встрече рады,
Как и проводам зимы.

Не снега, а только травы.
Не пожар, а только дым.
И конечно, были правы,
Все, кто умер молодым.

18 сентября 2010

Не беда, что не сразу доходит наш голос до века,
Не беда, что уходим мы раньше, чем голос доходит,
Ведь не сразу священными стали Афины, и Дельфы, и Мекка,
Да и тех уже слава, как солнце, зашла или ныне заходит.

И Пиндара строфа и слова Иоанна, как лава, остыли,
Усмехнется душа на наивный призыв толмача – «не убий!».
Сколько раз наше тело, и душу, и память убили,
А бессильных убить выручал своим оком услужливый Вий.

Наши дети растерянно тычутся в землю своими губами,
Но и эти сосцы истощили запасы надежды, желаний и сил,
Не спасает уже ни пробитое небо, нависшее низко над нами,
Ни истории миф, ни раскрытое чрево распаханных веком могил.

Все морали забыты, истрачены, съедены и перешиты.
И религией скоро объявят и горький отечества дым.
Наша жизнь и планета невидимо сходят с привычной орбиты.
Так до наших ли детских забот – быть услышанным веком своим.

6 августа 1965