Леонид Латынин

Я даже в мысли более безгрешен.

Спеленут так, что звуку не пройти.

Пусты зимой строения скворешен,

И птиц пусты свободные пути.

И только тот огонь неугасимый,

Единственный, мерцающий едва,

Божественный, больной, невыносимый,

Я научился складывать в слова.

И объяснять, что в лоб необъяснимо,

И забывать осознанную суть - 

Жить без людей и этой жизни мимо,

Свободно, равнодушно, как-нибудь.

И узнавать в несбывшемся удачу,

И находить в утраченном покой,

Пока я для кого-то что-то значу

В убогой жизни многовековой.

НА СВОЕЙ ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

Что мне делать с этим хламом -
Мутной долей бытия,
Наступившем в яви Хамом,
В коей власти ты и я?

Что мне делать с этой речью,
Исковерканной до лжи?
В шкуру загнанны овечью
Города и этажи.

Как удавкой горло сжато
Бредом пошлости и тьмы.
В чем мы, Боже, виноваты?
В чем опять виновны мы?

Стул и стол, на стуле - тени,
Хлеб и водка на столе.
Встану подле на колени
На своей чужой земле,

Подле памятного праха,
Повторяя без конца,-
Все мы подданные страха,
Или пасынки Творца.

Твое непонимание старо,
Обыденно, привычно, но, однако,
На нем любви бессмысленной тавро,
Тринадцатого знака зодиака.

Сквозь лепет дел и лепоту суда,
Сквозь голь и чад расхристанного слова,
Ты проступаешь, как из недр вода,
Мучительно, нездешне, бестолково.

И хриплый голос резок и нелеп,
Мычание отрывисто и скупо.
Меж нами стол и деревенский хлеб,
И плошка остывающего супа.

И позади продавленный матрас,
Хозяйки храп и вымытые сени.
И тот, в веках плывущий, тарантас,
Где наши перепутанные тени.

ЧТО мне сказать, если веку отрезаны уши,
ЧЕМ мне сказать, если нету болтала во рту,
Зря мне оставили четверть затопленной суши,
Да полувыцветший гюйс на предсмертном ветру.

Пьет гопота удалые судьбы полстакана,
Время поет незатейливый древний кровавый мотив,
Я полусонная тень твоего колдовского романа,
Кличет во мне надо мной семиглавый ощипанный Див.

Я подавился когда -то расплавленным оловом слова,
Вкус его еле успев ощутить в наступившем бреду.
Что мне с того, что я в "будущем времени" снова
С умною тварью беседу о волчьей эпохе веду.

Месяц на небе рогат или это улыбка убийцы,
Что озирает распятую некогда свежую плоть.
Все мы истлевшие в прошлых веках византийцы,
Коих сюда изблевал второпях ненадолго Господь.

КАПЛИ КРОВИ С НЕБЕС

Я уже не воюю,
Войн без меры и так,
Свою медную сбрую
Я отдал за пятак.

Где-то мимо удача,
Где -то близко исход.
Отсыревшая дача,
Сумасшедший народ.

Танет бредом и дымом,
Раскаленным  свинцом.
Не Нарымом, так  Крымом,
То  и вовсе Ельцом.

Мне бы склянку сухого,
И в закус дребедень,
Николая  Второго
Здесь полощется тень.

Вижу  машет руками,
В каждой ржавый обрез.
И высоко над нами
Капли крови с небес.

В СТРАНЕ  ДУРАКОВ

Ныне и присно во веки веков
Жить мне случилось  в стране дураков,
В мире родных,  дорогих дураков,
Ныне и присно во веки веков.

Как я любил их и скопом, и врозь,
Мудро любил, и любил на авось,
Нежно любил и безбожно, увы,
Тайно любил на задворках Москвы.

Годы прошли, как лавина в горах,
Коротко так, как небрежное "ах",
Как мимолетный, нечаянный  страх,
Кратко – в уме, но короче – в умах.

Бедными были, а стали – больны
Те дураки моей скорбной страны,
Всех разбросало, как ветром листву –
Прежде во сне, но потом наяву.

Некому вспомнить случится потом,
Как я любил эту землю и дом.
Некому будет молиться: «Еси,
Имя забудь, но когда-то спаси», -

Бедные речи, пустые слова,
Что по закону сложил естества,
Просто сложил на обрывках бумаг
Мелкого чину  бессмертный дурак.

И что такое этот сброд,
И что такое — знать,
И что за зверь такой — народ,
Хотел бы я узнать.

Границы делят и паи,
Кормушек строй и рост.
А дальше бедные мои
Ложатся на погост.

Направо кости королей,
Налево прочим тлеть ,
На свете нет других ролей,
Как жить и умереть.

Чего же я, дурак, дрожу
Пред страхом жизни впрок?
Люблю, надеюсь и служу,
Пока не вышел срок.

Жалею гаснущий восток,
Жалею нищий юг.
И бьет меня слепой восторг
От пары грешных рук.

О ПОЛЬЗЕ ПОДВОДНОГО ПЛАВАНИЯ

Хорошо в подводном мире,
Стая рыб над головой,
Хорошо в надводном тире,
Где граница - свой- чужой.

Громко спорят два дебила,
Ты урод, и ты урод.
Это все конечно мило
Мой единственный народ.

Но когда дойдет до драки,
В жанре пуль  и кулака.
Все же лучше на Итаке,
Где не буйствуют пока.

Миска каши да чашка чаю,

Лодка красная на берегу.

Я скучаю по тебе, я скучаю,

Наскучаться никак не могу.

Вот влетела в окошко птица

И не вылетит вон никак.

Столько лет мне нездешне спится,

Среди желтых в клетку бумаг.

Разбежались по весям соседи,

Деревенский мой дом поник.

Мы по паспорту все медведи,

Ну а люди – мельком, на миг.

Я тебя в свою шерсть зарою,

Твои руки, плечи и грудь.

И упрячу в слова, как Трою,

Чтоб отрыли когда-нибудь.

ИМПЕРИЯ МИРА

Нищает империя мира
По части идей и судеб.
Где правили вера и лира -
Владычат  полушка и хлеб.

Где было пространство сонета,
И был верховоден глагол,
Где воля  царила  завета,
Там правит судьбу протокол.

Там  люди разбиты на масти,
Невольники древних колод,
В которых шестерки  и власти
Играют в войну и народ.

Во вторник, а может быть в среду
К тебе загляну на поклон.
Мы выпьем с тобой за победу
Любой из враждебных сторон.

От каждой нам бранно и лихо,
От каждой печали наплыв.
И спой мне, пожалуйста,  тихо
Сонет на забытый мотив.